Илья Репин в Новой Третьяковке

Текст: Алексей Мокроусов

Большая ретроспектива Ильи Репина (1844 – 1930) построена не по проблемному принципу – здесь нет специальных разделов, посвященных сложным отношениям Репина и передвижников или Репина и Дягилева, не рассказывается отдельно и о политических взглядах художника. Но внимательный взгляд увидит все это и по выставленным работам, даже если время графики прошло. Ее сняли 30 июня - требования к ее экспонированию, строгие, не больше трех месяцев, потому исчезли многочисленные портреты и эскизы, в  том числе этюды к «Запорожцам», многочисленные портреты и зарисовки, сделанные в революционные дни 1905-го, теперь их можно увидеть только в каталоге. Уже по ним можно составить представление о широте репинских интересов и его мастерстве, тем более что графикой он увлекся в 1890-е, именно тогда возникли его самые известные рисунки, сепии и акварели. К этому времени относятся и изображения знаменитых русских интеллектуалов Владимира Соловьева, Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского (все - из петербургской музея-квартиры Исаака Бродского) – Репина тянуло к ярким личностям, он оставил полноценную портретную галерею писателей, музыкантов и литераторов, от гениального портрета Мусоргского до Леонида Андреева, от Глазунова до Гаршина, от юриста Спасовича до поэта Якова Полонского. Есть и персонажи, с которыми Репин дружил, но затем рассорился – так, с военным юристом и писателем Александром Жиркевичем, печатавшимся под псевдонимом А. Нивин (карандашный портрет 1891 года хранится в Русском музее), художник перестал общаться после того, как тот начал публиковаться в черносотенных изданиях. Но главным его героем стал Лев Толстой, его Репин рисовал многие годы в самых разных обстоятельствах: за шахматами и читающим под деревом, сидящим в кресле и стоящим босым, на пашне вместе с женой Софьей Андреевной и в рабочем кабинете. В иконографии Толстого репинское наследие занимает важнейшеее место, его роль в создании мифа великого писателя нуждается в особом исследовании.

Ретроспектива в Новой Третьяковке объединила свыше 300 работ из 35 музеев и частных собраний, среди зарубежных участников – Минск, Хельсинки и Прага. За четверть века, прошедших с момента последней большой выставки Репина в России, выросло поколение, имеющее о нем скорее поверхностное представление, возможно, потому, что как-то не принято сегодня говорить о пластическом мышлении Репина – он мыслил формой и цветом, был восприимчив и любознателен, но отличался неглубоким, мягко говоря, умом, потому мог передать эмоцию и трагедию, но явно чурался обобщений иного рода. При этом как исторический мыслитель тоже состоялся – другого типа, чем Суриков, Репин и здесь скорее не мыслитель, а психолог, не случайно его искусство порой так провоцирует зрителей с истончившейся душевной организацией: очередное нападение на картину «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1851 года» (1883 – 1885) состоялось незадолго до открытия выставки на Крымском, вместо нее в зале обвели черным то место на стене, где должно было находиться полотно. Любопытно, что название далеко от распространенной версии «Иван Грозный убивает сына» - художник не втянут в исторические споры, он показывает драму отца, лишившегося сына. Но Александр III решил, что царствующих особ так изображать негоже, и он запретил картину – говорят, первый случай цензуры в России по отношению к изобразительному искусству. К счастью, запрет продержался лишь три месяца, вмешался близкий ко двору художник Боголюбов.

Внимание к деталям и эмоциональная достоверность – сильная сторона «исторического» Репина, это относится и к полотну «Правительница царевна Софья Алексеевна через год после заключения её в Новодевичьем монастыре во время казни стрельцов и пытки всей её прислуги 1698 года». Не все современники приняли картину, среди критиков был и лучший друг Стасов. Крамской пытался поддержать Репина, но тот и сам не унывал – в каталоге цитируется его ответ учителю в том смысле, что общественное мнение вызревает долго и «приблизительно только лет в 50 вырабатывается окончательный приговор вещи». Зато Стасов приветствовал «Крестный ход в Курской губернии» (1881 – 1883), один из самых ярких прорывов Репина в социальное, критик считал, что в картине представлена «Русь во всем ее величии и во всем ее будничном безобразии». Тем не менее отношения Репина с передвижниками, чьим главным рупором Стасов себя отчего-то считал, складывались неровно, едва ли не лучший русский художник второй половины века и покидал косневшее Товарищество, и возвращался к коллегам. Вряд ли бы им понравились его политические искания начала ХХ века – эйфоричное «17 октября 1905 года» (в тот день обнародовали манифест, ставший основой первой российской Конституции) или портрет Керенского (1918). Симпатии к главе Временного правительства одно время были общими, в стране складывался его культ, но вскоре почти все в Керенском разочаровались, не исключением стал и Репин.

Даже противники Репина по публичным спорам сохраняли к нему неизменное уважение, В воспоминаниях коллекционера А.П. Лангового (1935) есть важное свидетельство об отношениях с Дягилевым, безуспешно пытавшимся переманить Репина на свою сторону: «Я должен с особым удовольствием подчеркнуть, что давая заслуженный ответ Репину (который публично заявил о прекращении сотрудничества с «Миром Искусства» Дягилева) и указывая на [его] неожиданную перемену во взглядах, Дягилев не позволял себе никаких личных нападок и к художнику относился с полным уважением, которого заслуживает положение его в русском искусстве» . 

Зато не все ученики отличались благодарностью: когда к 10-летию репинского преподавания в Академии Художеств задумали выставку, многие из них или не дали работ вовсе («Малявин и Сомов были настроены прямо враждебно» ,) или отнеслись к идее прохладно, дав не лучшее, при этом Шмаров согласился участвовать с оглядкой, исключением был лишь Кустодиев; узнав об этом, Репин расстроился; «Из всего этого было видно, что Илья Ефимович не имел любящих его учеников; на него это произвело сильное впечатление и он был очень огорчен» .

Еще большим огорчением стали последние годы, проведенные в бедности в финской Куоккале. Советская власть сперва конфисковала банковские счета художника, затем позвала на все готовое в Ленинград, но Репин, к сожалению или к счастью, не пил как Куприн и предложение благоразумно отклонил. Тем не менее его сын, так и не ставший успешным художником Юрий Репин, приезжал на родину с рассказами об отце. В мемуарах репинского ученика Якова Чахрова (1936) рассказано о его выступлении в 1928 году в Ленинграде в обществе художников с сообщением «о последней работе своего отца. Последняя картина И.Е. изображает три креста, собаку с поджатым хвостом, облизывающему подножие одного креста. Небо в тучах, прорванных слабым светом. Все наше внимание должно быть обращено, как подчеркивает его сын, на необычайный тон переходящих оттенков перламутра, в этом полотне он достиг наивысшей точки красоты тона, разрушив обычное явление в жизни художника, где старость сопровождает верный ее спутник, потеря чувства тона» . 

Поздние работы и впрямь отмечены удивительным непрофессионализмом, словно из Репина вдруг в мгновение ока исчезло чувство времени, а с ним и стиля. Впрочем, когда это началось, отдельный вопрос – возможно, уже картина «Какой простор!» (1903) стала первым признаком приближавшейся старости. Но в ту же пору Репин работал вместе с помощниками над монументальным «Торжественным заседанием Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения» - образцом профессионализма и психологического мастерства.

Трудно понять, как все сочетается у человека, чья любознательность к миру не уступала его таланту. А литературное мастерство – достаточно открыть его мемуары «Далекое близкое» на любой странице, - способно было соперничать с его даром колористов. Возможно, с мемуаров и стоит начать, иногда путь от финиша оказывается самым быстрым. 

Вышел каталог. Среди его статей – «Илья Репин: портрет крупными мазками» куратора выставки Т.В. Юденковой, «Путь через Париж… И. Е. Репин и французское искусство» Е.В. Нестеровой, «Репин и старые мастера» Е. Б. Шарновой. Также публикуются избранные страницы переписки художника и адвоката и коллекционера из Ростова-на Дону В.Ф. Зеелера (1874 – 1954, умер в эмиграции).